Неточные совпадения
— Это — для гимназиста, милый мой. Он берет время как мерило оплаты труда — так? Но вот я третий год собираю материалы о музыкантах XVIII века, а столяр, при помощи машины, сделал за эти годы шестнадцать тысяч стульев. Столяр — богат, даже если ему пришлось по гривеннику со стула, а — я? А я — нищеброд, рецензийки для
газет пишу. Надо за границу ехать — денег нет. Даже книг
купить —
не могу… Так-то, милый мой…
— Жулик, — сказала она, кушая мармелад. — Это я
не о философе, а о том, кто писал отчет. Помнишь: на Дуняшином концерте щеголь ораторствовал, сынок уездного предводителя дворянства? Это — он. Перекрасился октябристом.
Газету они
покупают, кажется, уже и
купили. У либералов денег нет. Теперь столыпинскую философию проповедовать будут: «Сначала — успокоение, потом — реформы».
Опрыскавши комнату одеколоном, отец мой придумывал комиссии:
купить французского табаку, английской магнезии, посмотреть продажную по
газетам карету (он ничего
не покупал). Карл Иванович, приятно раскланявшись и душевно довольный, что отделался, уходил до обеда.
— А вот что кричу: видите вот это письмо, эту книжку и вот эту
газету? За все это Яков Васильич должен мне шампанского
купить — и знать больше ничего
не хочу.
Каждый из торгового мира москвич
покупал газету и развертывал с трепетом: «
Не попался ли я?»
И.Д. Сытину некогда было заниматься
газетой, и она также продолжала влачить довольно жалкое существование; он мало заботился о ней и
не раз предлагал ее
купить кому-нибудь, но желающих
не находилось.
Газета в первые годы шла слабо, печаталось две тысячи экземпляров, объявлений платных почти
не было, кредита никакого, бумагу
покупали иногда на один номер, а назавтра опять выворачивайся, опять занимай деньги на бумагу.
В декабре 1917 года я написал поэму «Петербург», прочитал ее своим друзьям и запер в стол: это было
не время для стихов. Через год
купил у оборванного, мчавшегося по улице мальчугана-газетчика «Знамя труда», большую
газету на толстой желтой бумаге. Дома за чаем развертываю, читаю: «Двенадцать». Подпись: «Александр Блок. Январь».
— Насколько я понимаю Африкана Дмитриевича, он
покупает газету совсем
не для того, чтобы зажать ей рот, как вы говорите…
Этого мало: едва появилось в
газетах объявление, что мои наследницы
купили в магазине Зальцфиша полдюжины носовых платков, как публика валом повалила на угол Гороховой и Большой Мещанской и с десяти часов утра до десяти вечера держала в осаде лавку, дотоле никем
не посещаемую.
Вильгельмина Федоровна. И что
газету не я вам привезла, а что вы ее
купили.
— Вы подумайте — будут у меня книги, то есть деньги, будут и
газеты у всех, книг
купили бы, школу бы выстроили и — хорошего учителя при ней… Вы поддержите меня! А
не будете вы мне верить — и я себе верить
не буду!
Когда кто-то из офицеров
купил на улице за 5 центов карикатуру и привез в кают-компанию, все весело смеялись над рекламой, ловко придуманной по случаю прихода русского корвета Джефри Уильстоком и К°, о магазине которого никто
не имел ни малейшего понятия. Тем
не менее по этому поводу приезжали представители двух влиятельных в С.-Франциско
газет и просили
не сердиться на эту глупую карикатуру-рекламу.
Газеты и журнал Марья Орестовна отложила. В пакете оказались образчики материй от Ворта. Она небрежно пересмотрела их. Осенние и зимние материи. Теперь ей
не нужно. Сама поедет и закажет. В эту минуту ей и одеваться-то
не хочется. Много денег ушло на туалеты. Каждый год слали ей из Парижа, сама ездила
покупать и заказывать. А много ли это тешило ее? Для кого это делалось?..
Ему
не пришлось даже просить о разрешении в Москве новой
газеты, — он просто
купил одну прекратившуюся, за неимением подписчиков, газетку,
не потерявшую еще права издания.
— Я их, этих ругателей, этих проповедников принципов, этих оградителей неприкосновенности семейного очага, всех
куплю! — заговорил уже через полгода по выходе
газеты Петухов и
не ошибся.
Я стал доказывать Никитину совершенную бесцельность и ненужность его предприятия; планов его никто и покупать-то
не станет, если же
купит, то все равно ничего
не поймет; о тяжелом положении шахтеров уже много писалось в
газетах, а дело все идет по-прежнему: изданием планов тут мало поможешь… Михайло сочувственно поддакивал. Никитин оживился; на самолюбивом лице выступили красные пятна, глаза враждебно заблестели.
О немцах знаю только то, что напечатано на уличных сообщениях от Штаба,
газет не покупаю. Но, судя по виду улиц и прохожих, дела наших плохи и немцы продолжают надвигаться.
Не знаю, чем это кончится, да и мало забочусь о конце: для меня он наступит раньше. Как-то прозевал, что 21-го взята Гродна.